Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга первая - Александр Бушков

– С превеликой охотой! – заявил гасконец браво.

Он только сейчас заметил, что очаровательная нормандка избавилась от корсажа, обычно стягивавшего ее стан, и пленительные округлости, коих не мог не заметить любой зоркий наблюдатель, были благодаря вырезу платья и отсутствию шнуровки открыты нескромному взору так, что г-на Бриквиля это, безусловно, не привело бы в восторг.

«Черт побери! – подумал гасконец, направляясь следом за хозяйкой. – Неужели я настолько здесь обжился, что меня уже по-семейному не стесняются? Что бы это могло означать?»

Вообще-то, у него были подозрения насчет того, что это может означать, но он помнил: то, что могло в Беарне оказаться простым и ясным, в Париже, не исключено, означает совершенно другое…

– Слуги, бездельники, уже завалились спать, – щебетала хозяйка, решительно направляясь в сторону гостиной. – А я вдруг вспомнила, что сегодня совершенно необходимо достать серебро, чтобы его завтра с утра почистили…

«Суетливая у них тут жизнь, в Париже, – думал д’Артаньян, поспешая следом. – У нас в Беарне преспокойно достали бы серебро из буфета и утречком, куда оно денется…»

Войдя в гостиную и остановившись у высоченного прадедушки нынешних сервантов, именуемого дрессуаром, хозяйка пояснила:

– Мне придется встать на табурет, чтобы дотянуться до верхней полки, а вы будете меня поддерживать, я ужасно боюсь высоты…

В некотором противоречии с только что сказанным она довольно ловко вспрыгнула на табурет и потянулась к верхней полке, бросив, не оборачиваясь:

– Поддержите же меня, а то я непременно упаду!

Д’Артаньян после секундного колебания крепко поддержал ее за талию обеими руками – и следует сказать, что подобные домашние заботы ему крайне понравились.

– Ах! – воскликнула вдруг молодая женщина. – У меня кружится голова, я, кажется, падаю…

И она в самом деле рухнула с табурета прямо на руки д’Артаньяна, поневоле вынужденного крепко схватить ее в объятия. Ему стало тем временем приходить в голову, что в некоторых отношениях жизнь схожа что в Париже, что в Тарбе…

Но додумать до конца он не успел – вокруг его шеи обвились две стройные ручки, и нежный голосок прошептал на ухо:

– Милый д’Артаньян, а можете ли вы отнестись ко мне ужасно непочтительно? Я вам приказываю быть со мной непочтительным…

– Гвардеец в таких случаях слепо повинуется, – сказал д’Артаньян, покрепче прижимая ее к себе и с бьющимся сердцем ощущая гибкое, сильное тело под тонким платьем.

– Вот и прекрасно. А теперь проводите меня в спальню. Мы же не глупые подростки, чтобы целоваться посреди гостиной. Только не стучите так сапогами. Слуги отправлены со двора, но все равно – береженого бог бережет… А лучше снимите их сразу…

Вмиг сбросив сапоги, д’Артаньян последовал за Луизой в спальню, где был незамедлительно увлечен на массивную супружескую постель под балдахином, так и не успев этикета ради сказать какой-нибудь куртуазный комплимент, коего, по его мнению, требовали приличия. Вместо этого ему было предложено помочь очаровательной нормандке избавиться от платья, после чего события приняли пылкий и недвусмысленный оборот.

Д’Артаньян, как любой выросший в деревне, имел некоторый опыт в общении с прелестницами, склонными позволять мужчине вольности. Правда, опыт таковой был им приобретен на лесных полянах, в стогах сена и заброшенных строениях, так что он впервые оказался наедине с лишенной предрассудков дамой в натуральной спальне, на широкой постели с самым настоящим балдахином. Но это, в общем, дела не меняло, и он приложил все усилия, чтобы следовать на сей раз не родительским заветам, а наставлениям синьора Боккаччио, благо эта ситуация, пришло ему в голову, словно была взята прямиком из бессмертного «Декамерона». А это свидетельствовало, что изящная словесность и жизнь все же теснее связаны меж собой, чем это кажется иным скептикам.

К сожалению, пришлось очень скоро признать, что его опыт не так богат, как представлялось доселе. Кое-какие уроки, преподанные ему очаровательной и пылкой нормандкой, это, безусловно, доказали, приведя в восторг и некоторое оторопение. Похоже, свою фантазию он зря считал такой уж бурной – прекрасная парижанка, руководя событиями без малейшего смущения, ввергла гасконца в такие шаловливые забавы, что он, повинуясь дразнящему шепоту и нежным опытным ручкам, сам себе удивлялся, проделывая то, что от него требовали, и, в свою очередь, подвергаясь не менее удивительным атакам. Черт побери, так вот каковы нравы в Париже! Куда там беарнским резвушкам с их неуклюжей прямотой…

К сожалению, самые приятные вещи обладают свойством оканчиваться. Настал момент, когда столь упоительные забавы пришлось прервать по причинам отнюдь не духовным, а самым что ни на есть земным, – и д’Артаньян блаженно вытянулся на обширной супружеской постели, держа в объятиях обнаженную прелестницу так, словно имел на это все законные права.

«Гром меня разрази, – подумал он в блаженной усталости. – Положительно, везет так, что жутко делается. Ну никаких тебе препятствий на дороге, одни достижения. Вот так вот поневоле задумаешься: а что, если трактирщик из Менга был прав и сходство мое с королевским профилем на монете отнюдь не случайное? Что, ежели… Прах и преисподняя! С одной стороны, конечно, некрасиво и даже грешно подозревать собственную матушку в недостаточной добродетели… с другой же… Персона короля, как известно, возвышается над всеми установлениями и правилами приличия, ибо монарх сам определяет, что считать добродетелью, а что – пороком. Недалеки те времена, когда люди еще указывали с гордостью в официальных бумагах титул вроде: „Сякой-то, королевский бастард[4]"… Нет, а вдруг? Как бы это узнать дипломатичнее? Не обретался ли в наших местах великий Генрих? Не может же так везти сыну простого захолустного дворянина…“

– Вы не уснули, мой рыцарь? – нежным голоском осведомилась Луиза.

– Помилуйте, – спохватился д’Артаньян. – Какой гвардеец может уснуть, пребывая в подобном обществе? – И осведомился с хорошо скрытым беспокойством: – Я надеюсь, Луиза, вы не разочарованы?

– Вы очень милый мальчик, д’Артаньян, – ответила прекрасная нормандка. – И я не сомневаюсь, что под руководством опытной учительницы вы еще станете по-настоящему опасны для дам…

Пока д’Артаньян обдумывал ее слова, пытаясь догадаться, что здесь от комплимента, а что – от той дерзости, на которую всегда имел право слабый пол, Луиза мечтательно протянула:

– Д’Артаньян… Как вас назвали при святом крещении?

– Шарль, – сказал д’Артаньян. – Собственно, если уж стремиться к точности, то мое полное имя звучит как Шарль де Батц д’Артаньян де Кастельмор…

Вообще-то, он не стремился к предельной точности, а потому не стал добавлять, что Батц и Кастельмор, собственно, давно уже представляют собой пришедшие в совершеннейший упадок клочки земли, дикие пустоши, единственным достоинством которых осталось то, что они дают владельцу право на соответствующие титулы… В конце концов, скрупулезность – качество стряпчего, а не дворянина, не правда ли?

– Шарль д’Артаньян… – тем же мечтательным голосом произнесла Луиза. – Луиза де Батц д’Артаньян де Кастельмор… Право, это звучит гораздо более звучно и красиво, нежели Луиза де Бриквиль…

На всякого мужчину, даже самого неискушенного, любая тень подобных намеков испокон веков действовала, как рев охотничьего рога на пугливую дичь. А потому д’Артаньян, тревожно встрепенувшись, поторопился напомнить:

– Прелесть моя, но ведь помянутый де Бриквиль – ваш законный супруг… Перед богом и людьми…

– Ах, милый Шарль, если бы еще перед лицом этой вот постели… Стыдно вам признаваться, но свои законные супружеские права мой дражайший супруг берется осуществить форменным образом пару раз в год – и если бы вы знали, как кратки и скучны эти редкие свидания! Никакого сравнения с вами, дорогой Шарль, уж вы-то знаете, как ублажить даму… Нет, вы в самом деле полагаете, что я была бы вам плохой женой? Я молода, смею думать, красива и отнюдь не бедна… И к тому же дворянского рода…

"Караул! – в совершеннейшем смятении возопил про себя д’Артаньян. – Меня, кажется, хотят окрутить?! Черт, окно высоко над землей, да и пожитки остались в комнате…"

– Неужели, милый Шарль, я вас напугала? – невинным голоском поинтересовалась Луиза, шаловливо давая волю рукам. – Ну что такого страшного в моем предложении?

– Однако ваш муж пребывает на этом свете в полном здравии… Позвольте вам напомнить, Луиза, что по законам королевства двоемужие, как и двоеженство, карается виселицей, на коей придется болтаться и "пособнику", как выражается судейская братия, то есть мне…

– Помилуйте, Шарль, к чему упоминать о таких ужасах? – рассудительно прервала Луиза. – Вы так храбры и ловки… Что вам стоит, вызвав де Бриквиля на дуэль, сделать меня вдовой?